...Я родился при больнице (руанской - мой отец был там главным хирургом и оставил по себе славное имя в своём искусстве) и рос среди всевозможных человеческих страданий, от которых меня отделяла лишь стена. Ребёнком я играл в анатомическом театре. Вот отчего, быть может, у меня такой мрачный и вместе с тем циничный подход к вещам. Я не люблю жизнь и не боюсь смерти. Гипотеза об абсолютном небытии не содержит для меня решительно ничего устрашающего. Я готов совершенно спокойно кинуться в этот зияющий чёрный провал.
А между тем больше всего меня привлекает религия. То есть все религии вообще, одна не более чем другая. Каждый догмат в отдельности меня отталкивает, но чувство, их породившее, представляется мне самым естественным и самым поэтичным из всех человеческих чувств. Не люблю тех философов, что видели в религии одно лишь фиглярство и глупость. Я нахожу в ней инстинкт и потребность, а потому одинаково уважаю негра, целующего свой фетиш, и католика, преклоняющего колена перед Сердцем Иисусовым.
(…) от всего того, что я пересидел, перечувствовал и перечитал, у меня осталась неутолимая жажда истины. Гёте, умирая, кричал: "Света, света!" О да, света! И пусть бы он прожёг нас до самых кишок. Какое великое наслаждение познавать, усваивать Истинное через посредство Прекрасного. Идеальное состояние, рождённое такой радостью, представляется мне своего рода святостью, возможно более высокой, нежели всякая иная, ибо она более бескорыстна.
[ Из письма м-ль Луруайе де Шантепи. Париж, 30 марта 1857 ]